Анзаки – волгари
У подножия холма Айнсли, в самом сердце Канберры, австралийской столицы, раскинулся комплекс Австралийского военного мемориала. Каждую ночь на его фронтоне высвечивается имя австралийского солдата, павшего на фронтах Первой мировой войны. Светится оно всего полминуты и гаснет, на смену английскому имени приходит ирландское или шотландское, и так всю ночь, от заката до рассвета, в безмолвии Австралия поминает своих павших сыновейи дочерей. Но имена эти не только британские – время от времени среди них загораются и родные нам фамилии – Волков и Шуплаков, Егоров и Янин, еще один Волков и Горкун, а потом Кабатов и Ганивахов. Все они – россияне, волгари, сложившие свои головы на полях сражений в составе вооруженных сил Австралии. В отличие от тысяч других своих соотечественников, чьи следы затерялись на чужбине, память об этих восьмерых свято хранится – имя каждого из них высечено навечно на стенах мемориала, к ним австралийцы приносят красные маки, их имена поминают голоса австралийских школьников, звучащие над мемориальными панелями, ведь они – анзаки, а анзак для австралийцев понятие святое, как для нас – ветеран.
Слово АНЗАК возникло в начале Первой мировой войны как сокращение названия Австрало-новозеландский армейский корпус, а вскоре анзаками стали называть всех военнослужащих, участников войны. Анзаки по праву заслужили всенародную любовь и уважение. Это слово появилось на страницах газет в 1915 году, когда 25 апреля австралийские войска высадились под шквальным огнем турецкой армии на гористые берега полуострова Галлиполи у пролива Дарданеллы. Целью военных стратегов было не только захватить Дарданеллы, но и оттянуть турецкие войска с кавказского фронта и, таким образом, помочь одному из главных союзников Великобритании и Австралии – России. Верховные главнокомандующие мало считались с жизнями простых солдат, тысячи которых полегли при высадке и во время последующих кровопролитных боев. Теперь даже школьники знают, что по существу это было поражение союзников, но в самосознании австралийцев день высадки в Галлиполи, который теперь по всей стране отмечается как День АНЗАК – занял особое место. Отсюда они ведут отсчет подлинного создания своей нации, ее единства, стойкости и братства, Галлиполи – это колыбель австралийского духа. И неудивительно, что имя каждого участника той далекой войны в Австралии не забыто.
Восемь павших анзаков-волгарей – это только вершина айсберга, всего же выходцев из России в Австралийской армии было свыше тысячи человек, а уроженцев Поволжья, о которых будет наш рассказ, тридцать. Места их рождения на карте [http://russiananzacs.net/map/] можно найти от Рыбинска и Костромы, в верховьях реки, до Астрахани на юге. Особенно много их было из губерний в центральном течении реки – Казанской, Симбирской, Самарской и Саратовской. Этнически большинство из них были русскими, но были среди них и представители мордвы, например Иван Павелкин из Турдаково под Ардатовым, и татарин Абдул Ганивахов, и немец Карл Фасс, и даже иудей субботник Даниил Назаров из Заплавного под Астраханью.
Их путь в далекую Австралию был непростым. Незадолго до начала Первой мировой войны в Австралию хлынул поток эмигрантов из России, в то время в страну ежегодно въезжало от 700 до 1000 россиян. Обычно сначала они отправлялись в Сибирь и на Дальний Восток в результате переселенческой политики правительства или ехали на заработки, например на прииски или на строительство железной дороги и, не устроившись там, были готовы попытать счастья еще раз и отправиться за океан – в Америку, на Гавайи, в Австралию. Австралийские иммиграционные агенты на Дальнем Востоке зазывали их на свои корабли и сулили золотые горы, ведь Австралия в то время славилась как «рабочее царство», где была высокая зарплата, 8-часовой рабочий день, вдоволь свободной земли, да еще к тому же вечное лето. Многие из этих переселенцев отправлялись в Австралию на заработки, надеясь через несколько лет вернуться на родину с сотней-другой фунтов, и поэтому обычно ехали без семей. Именно так поступили Григорий Матренин, Николай Силантьев и Михаил Волков, три друга из села Красное в Симбирской губернии (ныне это Сеченовский район Нижегородской области). Незадолго до начала войны они приехали в Австралию на заработки,оставив в Красном жен и детей. В России остались жена с дочерью и у Ивана Вагина из села Войново Владимирской губернии.
Несколько человек попали в Австралию «зайцами». Например, в 1911 г. группа русских прибыла в Западную Австралию на корабле «Пару» из Индии, они ни слова не знали по-английски и через переводчика рассказали, что служили в русской армии в Средней Азии, но обращение с солдатами было таким жестоким, что они решили сбежать. Через Афганистан они добрались до Индии, а оттуда отправились в Австралию. В эту группу входило двое будущих анзаков, Федор Усов из села Шереметьево (ныне Свирино Ульяновской области) и Ефим Рогашов из соседнего села Баевка. Два года спустя также зайцами из Индии прибыли в Западную Австралию Андрей Егоров из Саратова и двое его земляков Федор Мелов и Александр Стрелукин. Нередко оставались в Австралии и моряки, среди наших героев их было двое – Абдул Ганивахов из Казани и Алексей Казаков из села Старые Матаки в Татарстане;родные Казакова помнят, что прибыв в Мельбурн, он сбежал с корабля.
В то время австралийские власти не требовали у новоприбывших документов и не чинили им препятствий остаться в стране, если они казались хорошими работниками. А именно такими и были наши волгари – молодые сильные парни, которые работали на строительстве железных дорог и в шахтах, на рубке сахарного тростника и на лесопилках. Денег на билет у наших эмигрантов, отправлявшихся в Австралию с Дальнего Востока обычно хватало до первого большого австралийского порта, Брисбена, столицы Квинсленда, северного, тропического штата Австралии, и именно здесь большинство из них и оседало.
Когда в августе 1914 года началась Первая мировая война, Россия оказалась главным союзником Великобритании и Австралии. Хотя в Австралии служба в армии была добровольной, россияне, живущие на ее территории, в соответствии с указаниями российского консула Александра Абазы, были объявлены военнообязанными и должны были вступать в австралийскую армию. Это раскололо русскую общину, а к тому времени в Квинсленде уже был создан Союз русских эмигрантов, который издавал газету. Союз, руководимый социалистами разных направлений, с самого начала занял антивоенную позицию, заявляя, что братоубийственную войну развязали капиталисты. Тем не менее многие русские, в том числе и политические эмигранты, вступили в вооруженные силы Австралии. Среди последних был, например, Николай Синдеев, машинист, уроженец Сызрани, который в 1909 г. был выслан из Петербурга за участие в политических митингах. Николай Розалиев из села Могутово в окрестностях Самары (ныне Оренбургская область) еще в ремесленном училище присоединился к партии эсеров и стал организатором ее ячейки в Самаре. В 1906 г. он был сослан на поселение в Иркутскую губернию, откуда в 1910 г. бежал через Японию в Австралию. Иван Вагин, работая шахтером, активно участвовал в политической деятельности Союза российских эмигрантов и в 1915 году был избран секретарем его отделения в Маунт-Моргане. Часто наших эмигрантов гнали в армию голод и безработица – с началом войны им все труднее становилось получать работу. А у некоторых еще была и надежда – повидать мир, а когда война окончится, добраться до родины.
Николай Синдеев вступил в армию одним из первых, а августе 1914 года. С первым контингентом австралийских войск он прибыл в Египет, откуда писал своим австралийским друзьям: «Что бы ни случилось, вы можете быть уверенными, что австралийцы преумножат подвиги, которые уже совершили британцы, французы и русские на суше и на море». Этого оставалось недолго ждать – 25 апреля 1915 года Синдеев с соcтаве 3-го батальона принял участие в легендарной высадке в Галлиполи. Он продержался на Галлиполи более четырех месяцев. В сентябре при взрыве снаряда он был контужен и потерял слух.
Другим нашим героем Галлиполи стал Иван Волков, плотник-богатырь почти шести футов ростом, принятый в австралийскую армию без натурализации. Два месяца спустя он отплыл на Галлиполи вместе с группой из семи соотечественников из северного Квинсленда, высадившись на Галлиполи с подкреплениями к 15-му батальону. Через несколько дней он был убит в бою за плацдарм Одинокой сосны 8 августа 1915 года.
Имя Ивана Волкова высечено на мемориальных панелях в Галлиполи и в Австралийском военном мемориале в Канберре, но больше о нем ничего не было известно и он, казалось бы, исчез без следа. Но, к счастью, наш электронный век, соединяющий людей и документы, позволил найти новые сведения о русском анзаке. Удалось найти не только его портрет, но и описание его подвига. Чарльз Бин, автор многотомной «Официальной истории Австралии в войне 1914-1918 гг.», в очерке «Патруль», рассказывает «как военнослужащий из 4-ой Австралийской бригады пробирался, очевидно в одиночку, к холму, замыкающему лощину, на котором находились турецкие укрепления; двое турок пытались его подстрелить». Несколько часов спустя он был убит. «Пуля пробила ему голову, но в последние минуты перед концом он очевидно вспомнил, что у него нет жетона военнослужащего. … В руке погибшего был зажат обрывок бумажки, на которой было написано русское имя, Славов или что-то вроде этого. … Перед тем как сознание покинуло его, он успел достать это последнее свидетельство о себе». Поскольку «Славова» или другого военнослужащего со славянским именем, погибшего в этом бою в австралийской армии не было, то есть все основания считать, что это был Иван Волков.
Как ни старался Волков при вступлении в Австралийскую армию записать подробный адрес своего отца, Павла Поликарповича, австралийские военные после его смерти так и не смогли решить эту головоломку и сообщить родным Волкова в России о его смерти. Адрес в послужном списке был записан следующим образом: «Weetsk, Pockesnky, Erask, Sergensky, Small, Uhtunose». Только благодаря помощи библиографа из Вятской библиотеки эту запись удалось расшифровать как «Вятская губерния, Яранский уезд, Сердежская волость, починок Малый Юхтунур».Ныне этот маленький починок давно уже стерт с карты России, но память о Волкове, русском анзаке, павшем смертью храбрых на Галлиполи, остается с нами.
Служили на Галлиполи и другие уроженцы Поволжья – уже упомянутые Казаков и Розалиев, а также Николай Коротков из Самары, Иван Шохин (служивший под именем Джон Шуплаков) из деревни Турчаниново Кашинского уезда (ныне Тверская область), и Кондрат Шляпников, ставший в Австралии Конрадом Шлипеном, из Иваново-Вознесенска.
В конце 1915 года австралийские войска были выведены с Галлиполи и переброшены на Западный фронт. Туда же шли из Австралии новые подкрепления. Здесь, под Позьером, во время августовских и сентябрьских боев 1916 года сложили свои головы четверо волгарей, – Шуплаков, переброшенный с Галлиполи, и новоприбывшие Иван Кабатовиз Нижегородского уезда, Тихон Янин из Самары и его земляк Владимир Горкун из Федоровки под Самарой. Австралийские сослуживцы описывали Горкуна как бывшего русского артиллериста, с усами «в русском стиле», загнутыми на концах, человека бывалого и знающего. В австралийской армии у него было несколько конфликтов с унтер-офицером в его подразделении, дело дошло до того, что он покинул часть, был пойман и предстал перед военно-полевым судом, однако его оставили на передовой, и через несколько дней, в сентябре 1916 года, он был убит в кровавой мясорубке у Мокет Фарм. Кондрат Шляпников, переброшенный на Западный фронт с Галлиполи, был тяжело ранен в боях на Сомме в ноябре 1916 года и, после нескольких месяцев в английских госпиталях, отправлен в Австралию.
Среди подкреплений, прибывших на Западный фронт были и трое друзей из Красного, Матренин, Силантьев и Волков. Газета «Известия Союза русских эмигрантов», выходившая в Брисбене, сообщала, что когда началась война, отцы двоих из них – Матренина и Силантьева – посоветовали им не возвращаться домой, а то их заберут на войну. За такие письма отцов арестовали, в полиции жестоко избили и потом отдали под суд и посадили в тюрьму, требуя возвращения сыновей. Бедным ребятам ничего не оставалось, как вступить в австралийскую армию. В составе 26 батальона они прибыли на Западный фронт в сентябре 1916 года. Через несколько недель они понесли первую потерю – Михаил Волков был убит в битве на Сомме в ноябре 1916 года. В феврале 1917 года Николай Силантьев был тяжело ранен в правую руку и обе ноги и отправлен в Австралию. И наконец в мае 1917 года Григорий Матренин был тяжело ранен осколками снаряда – в правый глаз, в правую руку и в ноги. Он выжил, но ослеп и был отправлен на лечение в Англию.
Бои 1917 года принесли новые потери.Среди погибших был Абдул Ганивахов. В августе 1916 года он был ранен под Позьером, но остался на посту. Когда он вступал в армию, его родителей уже не было в живых, и военный чиновник, который его помогал ему заполнить форму, Генри Николсон, стал его названным родственником. После войны Генри попытался выяснить, что стало в Ганиваховым и обнаружил, что он был убит во время наступления на немецкие укрепления в феврале 1917 года.В июне 1917 года, в бою под Мессиной, Алексей Тупиков из села Перекопное под Саратовым был тяжело ранен в лицо, рот и горло; он выжил, но лицо у него навсегда осталось изуродованным. В сентябре был ранен в ногу Николай Тетол из Костромы. Николай Коротков, который после Галлиполи служил возчиком в бригаде полевой артиллерии, в октябре 1917 г. был ранен в бою за Пашендел, но вернулся в строй.
1918 год, четвертый год войны, тяжело сказался на армии в целом и на русских особенно. Андрей Егоров, прослуживший два года в полевой пекарне, покончил с собой в мае 1918 года; обстоятельства его смерти так и остались невыясненными, но война здесь несомненно сыграла свою роль. Среди раненых были Иван Павелкин, служивший сапером в 3 туннельном взводе, который в июле 1918 года был ранен в ногу, и Федор Усов, возчик в пулеметном полку, который в августе 1918 года, во время наступления под Шюне, был тяжело ранен в левую руку, обе ноги, голову и грудь. В том же месяце был ранен в правую руку Николай Тупиков, старший брат Алексея.
Кроме будней войны положение русских осложнялось тем, что, когда в марте 1918 года в результате Брестского мира Россия вышла из войны, командование стало относиться к ним с подозрением, и многие из них и сами больше не хотели воевать. Иван Вагин, раненый в руку в апреле 1918 года в бою под Дернакуром, борец за права рабочих, сумел заставить военных выслушать их аргументы. Явившись к командованию 29 июля 1918 г., он заявил, что отказывается становиться в построение до тех пор, пока его заявление на увольнение из армии, поданное четыре месяца назад, не будет рассмотрено. «Заявления рядового солдата всегда застревают. Несмотря на правила, у него нет никаких прав», объяснял он позже военно-полевому суду, и тут не забывая защищать права простого человека. После отказа идти в строй его сразу же арестовали; представ перед судом, он заявил: «Я вступил в австралийскую армию, потому что между правительствами моей страны и Британии был заключен договор, согласно которому я, как русский подданный, должен был записаться на действительную службу. Теперь, когда мое правительство больше не воюет, я хочу быть отчисленным из Австралийской армии... Мой брат был убит на русском фронте, моя жена умерла в России, оставив ребенка с моими родителями; им уже за семьдесят и они сами нуждаются в помощи... Настоящее положение таково: я не могу им помогать, я не могу получить помощи ни от Австралии, ни от России, и я не могу уволиться из армии, чтобы помогать им самому».
В результате этих протестов и подозрений в нелояльности по отношению к Британии несколько русских были уволены из армии «вследствие русской национальности» и отправлены в Австралию. Среди них были Николай Коротков, Иван Вагин, которого за его протест уже успели приговорить к шести месяцам тюремного заключения с тяжелым трудом, и Алексей Казаков. Казаков, как и Коротков, воевал еще на Галлиполи, где он в августе 1915 года он был ранен в битве за Холм 60. После поправки в Египте, он был переведен в бригаду полевой артиллерии в качестве механика и продолжил служу на Западном фронте. Когда в мае 1918 г. его поставили на должность артиллериста, он отказался принять новые обязанности, заявив на суде: «Я знаю [английский] язык достаточно хорошо для того, чтобы быть механиком, но не артиллеристом». Но к этому времени военные дорожили каждым человеком и доводы Казакова не были приняты во внимание. Он был приговорен военно-полевым судом к 35-дневному наказанию и вынужден продолжать службу артиллеристом.
К концу войны, к ноябрю 1918 года, из 25 уроженцев Поволжья воевавших на фронте, в окопах оставалось только трое человек – пехотинец Иван Одлив из Нижнего Новгорода, Матвей Ломинога из Астрахани, служивший водителем в транспортных подразделениях, и Петр Потер из Саратова, кавалерист и пулеметчик. Из них только Одлив не спешил закончить войну. Он был ранен в плечо в бою за Позьер в июле 1916 года, но поправился и оставался на передовой до конца войны, будучи не раз наказан за многочисленные самоволки. В 1919 году он вступил в Британскую армию и служил в войсках, направленных для поддержки «белых» на севере России, под Архангельском.
Послевоенные слудьбы наших героев сложились по-разному, часть из них покинула Австралию, часть влилась в молодую австралийскую нацию.
Григорий Матренин, израненный на фронте, был помещен в интернат для слепых солдат Сент-Данстон в Англии, где его обучали птицеводству и плетению корзин. Несколько лет спустя ему удалось установить связь со своими родными в Красном. В 1922 году, во время голода в Поволжье, родные писали ему: «У нас беда с хлебом, и мы едим все подряд – гнилую солому с крыш, зеленую крапиву, а некоторые едят даже портянки и мертвечину». Дети, Нюра и Миша, слезно просили его спасти их и вывезти к себе. Григорий сделал несколько безуспешных попыток получить разрешение на их выезд, но австралийские власти сочли нецелесообразным «привезти их в страну, где у них не будет друзей и языка которой они не знают», и ограничились выплатой им пенсии. Оставшись в Англии один, Матренин покорил сердце англичанки Элис Баллард и, прожив с ней долгую жизнь, вырастил дочь, названную русским именем Вера. В 1938 г. Матренин был приглашен участвовать в открытии Австралийского военного мемориала в Виллер-Бретоннё во Франции и удостоился чести поговорить с английским королем Георгом VI.
Его земляк, Николай Силантьев, поправился после тяжелых ранений, но остался на всю жизнь хромым. Вначале он получал небольшую пенсию и жил в Брисбене, но затем ему пришлось кочевать по всему Квинсленду в поисках заработка, рубить сахарный тростник на севере и строить железные дороги на юге. Очевидно такая жизнь была ему не по силам и в 1923 году он отправился на родину. Добравшись до Красного, он встретил жену Михаила Волкова, Прасковью, которая получала австралийскую пенсию, как вдова анзака. В 1936 году он был арестован с обвинением в контр-революционной деятельности; арестована была и Прасковья – очевидно подлинной причиной арестов была эта самая австралийская пенсия. В 1938 году Силантьев был арестован во второй раз и выслан в Казахстан, где следы его теряются, но история Прасковьи сохранилась в австралийских архивных документах.
В 1942 году, в разгар тяжелых боев Советского Союза с гитлеровской Германией, Австралия и Советский Союз установили дипломатические отношения. В Россию из Австралии была отправлена дипломатическая миссия, которая в 1943 г. была открыта в Куйбышеве (Самаре), куда были переведены многие организации из Москвы. Вскоре после того, как миссия переехала в Москву, на ее пороге появилась необычная посетительница. Питер Хейдон, секретарь, сообщал австралийским властям: «26 июня 1944 г. госпожа Прасковья Волкова посетила дипломатическую миссию, пройдя пешком большую часть пути от своего места жительства в Красном селе (Горьковская область) до Москвы, что составляет 300-400 километров. Ее крайняя нищета не вызывала никакого сомнения, она в достаточной мере идентифицировала себя посредством паспорта и справки из сельсовета. Она рассказала о том, как тяжело ей живется и как жестоко обращается с ней и с ее односельчанами председатель колхоза, который является там полновластным диктатором. Особенно плохо ей пришлось, когда ее сына забрали в Красную армию. Во время "чисток" (1937-38) она была заключена в тюрьму; по ее словам, причина была в том, что она получала иностранную пенсию, но теперь ее положение так тяжело, что она решила, что стоит рискнуть и попросить нас о возобновлении выплаты ей пенсии. В частности, поскольку она не трудоспособна, ей не разрешают покупать хлеб по государственным ценам. Если бы ей предоставляли это право, то на нашу пенсию она смогла бы прожить. Надеясь ей помочь, наша миссия выдала ей свидетельство о том, что она получает пенсию австралийского правительства как вдова, чей муж погиб в Великой войне. Мы также включили в свидетельство просьбу о том, чтобы ей, если возможно, было предоставлено право покупать хлеб по государственным ценам. Мы достали для нее билет на поезд, на котором она сможет вернуться в свою деревню».
До «чисток» Прасковья Волкова получала пенсию через британского консула в Москве, но в 1937 году контакт с ней прервался. Теперь австралийцы узнали причину. За это время невыплаченная ей пенсия составила несколько сот фунтов. Хейдон, принявший финансовые дела от британского консула, понимал, что другого случая выплатить ей прямо в руки причитающиеся деньги у них больше не будет. Не дожидаясь формальной резолюции из Лондона или Австралии, он принял решение незамедлительно выплатить ей всю пенсию из средств посольства, переведя ее в рубли. Единственным свидетельством этой трансакции, которое он мог предъявить своему начальству, был крестик, который «госпожа Волкова» поставила на платежной ведомости вместо подписи – она была неграмотна. В течение последующих трех лет, до 1947 г., австралийская дипломатическая миссия высылала ей пенсию в деревню почтовым переводом, но поскольку вестей о себе она не подавала, австралийцы засомневались, что она получает переводимые ей деньги, и выплата пенсии была приостановлена. В 1947 г. Прасковья Волкова снова отправилась в дальний путь и еще раз побывала в гостях у австралийцев. На этот раз ее делом занимался Джон Р. Роуленд, недавно назначенный секретарем, который договорился с Прасковьей, что получая деньги на почте, она будет ставить на квитанции три крестика – это будет служить условным знаком, что она действительно получила пенсию.
…Судьба совершает порой неожиданные повороты и иногда в поле ее действия попадают и официальные лица. Мне не сразу открылось, что Роуленд, молодой секретарь дипломатической миссии, был австралийским поэтом Дж. Р. Роулендом. Кроме собственных стихов о России, он сделал блестящие переводы русских поэтов-шестидесятников, включая стихотворение Бориса Слуцкого «Когда русская проза пошла в лагеря», посвященное моему деду, писателю Артему Веселому, выросшему на Волге и погибшему в сталинских застенках. Раньше мне казалось удивительным, как сумел австралиец Роуленд так глубоко проникнуть в русскую душу, но, возможно, его открытие настоящей России началось в том далеком 1947 году, когда на пороге его кабинета появилась Прасковья Волкова, простая крестьянка, вдова русского анзака.
Среди русских анзаков Силантьев был не единственным репатриантом. Политэмигрант эсер Николай Розалиев поспешил на родину сразу после Февральской революции; в 1920 г. он вступил в коммунистическую партию и стал советским государственным работником. Его последнее назначение было в торгпредство в Японии, где он скоропостижно скончался в 1932 г. Он похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве. Есть основания полагать, что в Россию вернулся и Николай Синдеев, пострадавший во время взрыва в Галлиполи, так как никаких сведений о его пребывании в Австралии после войны найти не удалось. Пытались вернуться на родину и несколько уроженцев Поволжья, которые вступили в австралийскую армию, но не попали на фронт; среди них Петр Антипанов, конторский служащий из Нижнего Новгорода и Иван Елфимов, шахтер из Новотроицкого под Бугурусланом.
Русским анзакам, вернувшимся в Австралию не просто было найти себя и свое место в мирной жизни. Первыми, кто протянул им руку помощи и помог сделать Австралию своим домом стали женщины, их подруги, невесты и жены. Они врачевали не только их физические раны, но и душевные, помогали им освоить английский язык и стать «своими» в австралийском обществе. Федор Усов познакомился с английской девушкой Марион, работавшей официанткой, во время стоянки его батальона в Англии. В начале 1918 года он получил отпуск с фронта на пару недель и они поженились, а полгода спустя его привезли с фронта тяжело израннеого, и в феврале они вместе отправились в Австралию. В Англии нашел свою суженую, Викторию, и Петр Потер, также познакомившись с ней во время стоянки его батальона а Англии по пути на Западный фронт. В Австралию они отправились в 1920 году, уже с двумя детьми. Алексей Казаков после демобилизации жил в Квинсленде, работая механиком. Здесь он женился на австралийской девушке Анне и вырастил большую семью – шесть дочерей и четыре сына. Помогла вернуться к жизни и жена Ефиму Рогашову. В Австралийскую армию он вступил в Калгурли, но на фронт не попал, так как перед отправкой в сиднейском пабе убил матроса во время пьяной драки, о которой он впоследствии ничего не помнил. Отсидев положенный срок, Рогашов остался жить в Сиднее, взяв имя Роберт Кингс. В 1925 году он женился на австралийке Кларе и вырастил семеро детей, работая сапожником.
Николай Тупиков, женившийся в 1919 году на Александре Мюллер, из семьи саратовских немцев, к 1930 году имел уже шестерых детей. В России и Тупиковы, и Мюллеры принадлежали к среднему слою, в Австралии же их положение резко изменилось. Александра, семья которой приехала перед войной, проучилась два года в австралийской школе. В своих воспоминаниях она пишет: «Я оставила школу, когда мне было 14 лет. Мне ничего не оставалось, как заниматься работой по найму. Отца очень огорчало, что его дочь должна работать служанкой, в то время как раньше у него всегда были слуги, работавшие для него». Николай тоже получил в России и в Китае хорошее образование, «но в Австралии его основным занятием стало кузнечное ремесло, это была единственная работа, которую он мог найти». После неудачной попытки фермерства они вынуждены были переселиться в Ипсвич, где Николай работал в железнодорожных мастерских (там работало много русских).
Дети Тупиковых рассказывают об их жизни в Инсвиче, которая очень напоминает быт зажиточной русской крестьянской семьи: «Дом был окружен большим участком земли и имел три спальни и столовую, в задней части дома находилась кухня, а вдоль фасада шла веранда, потом ее застеклили, и там спали мальчики. Мы купили восемь коров и арендовали большой луг, находившийся за домом, на котором они паслись. Большой сарай на заднем дворе был разделен на прачечную с баней и мастерскую. Еще один сарай мы использовали для хранения сена для коров, и выделили участок под птичий двор. Позже птичий двор мы перенесли на выгон, там построили курятник для 100 птиц. Около дома разбили большой огород. Печь в доме была дровяной, и отец покупал бревна на участке под Ипсвичем, потом его друг привозил их нам на грузовике. Тут за работу брались мальчики. Бревна пилили, потом кололи на дрова и на лучину для растопки. Летом надо было запасти дрова на всю зиму. В наши обязанности входило кормить кур и собирать яйца. Сено для коров, которое привозили в снопах, надо было измельчать на ручной корморезке. Мальчики выполняли и другие работы: дважды в день они развозили молоко соседям, вешая бидоны на ручки велосипедов, собирали навоз для огорода и чистили птичники. Во время депрессии отец, как и другие, работал только пять дней в две недели и получал за эту работу всего 5 фунтов... В 1934 году его брат Алекс поселился с нами, это уменьшило количество домашней работы, которую приходилось делать мальчикам».
Вторая мировая война, в которой Австралия и Россия снова стали союзниками, принесла новые испытания, Австралии грозило вторжение со стороны Японии и наши ветераны готовы были снова защищать свой дом. Несмотря на возраст в Добровольном корпусе обороны служил Николай Коротков, а Ефим Рогашов и Иван Вагин служили в гарнизонных батальонах. Подросшие дети наших анзаков тоже вступали в Австралийскую армию и доблестно сражались за свою страну. Два сына Петра Потера вступили в Австралийскую армию и старший, Джон Виктор, погиб в Ливии в 1941 году. Служили в армии и Леонард Тупиков, сын Николая, и три сына Матвея Ломиноги.
Несомненно, что дети наших анзаков росли австралийцами и их отцам трудно было передать им русскую культуру, хотя элементы русской культуры у них сохранялись. Иван Павелкин, например, выступал на концертах для моряков, где он играл, как писали газеты, «гармонично и сладко» на «русском струнном инструменте». Николай Тупиков вел библотеку Союза русских рабочих. Матвей Ломинога в середине 1920-х годов, победив в соревновании по танцам, стал профессиональным танцором, возглавив школу танцев в Брисбене; впрочем, когда я разыскала его детей, они уверяли меня, что он был итальянцем с фамилией Ломинго. Хотя наши герои и не сохраняли свою русскую культуру в современном смысле этого слова, они не растворились бесследно в австралийском этносе. На их долю выпала иная миссия – возвести храм в душах окружавших их людей, открыть для австралийцев простые истины – что можно быть анзаком и говорить с акцентом, что можно быть русским, но не большевиком. Именно наследие русских анзаков стало тем фундаментом, на котором в 1960-х годах выросло здание современного австралийского мультикультурализма. А внуки и правнуки их ныне пытаются восстановить утраченую, казалось бы, навсегда, связь с землей их предков.
...Каждый день в Канберре, на закате к могиле неизвестного солдата выходит волынщик в шотландском костюме, и к небу возносится печальная мелодия «Последнего поста» – вечернего сигнала, который теперь традиционно исполняют в память павших на поле боя. В шотландскую мелодию врываются тревожные крики белых какаду, которые взмывают в небо с эвкалиптов, окружающих Австралийский военный мемориал. Белые какаду, как белые журавли над Волгой, кружатся в закатных лучах. Вечный огонь отражается в водоеме, а над ним – легкие арки галерей, на стенах которых среди тысяч имен британцев высечены имена наших волгарей
Volkoff – Shuplakoff – Kabatoff – Yannin – Gorkoon – Wolkoff – Ganivahoff – Egoroff
Теперь их имена возвращаются на их родину, в Россию.
Елена Говор
